Battlefield 3: The Russian. Глава Первая.

Battlefield 3: The Russian. Глава Первая.
Москва, 2014.

Дима открыл глаза, испытывая секундное замешательство перед тем, как вспомнить, где он и почему. «Позвонить можем в любой момент», – сказали они. Было три часа ночи. Голос Булганова был наполнен усталостью. Он сказал ему, когда и где. Он начал давать указания, но Дима прервал его.
«Я знаю, где это».
«Просто не облажайся, ладно?»
«Я не лажаю. Поэтому Вы меня наняли», – Дима положил трубку.
Половина пятого – неподходящее время для выбора, менять ли девушку на чемодан денег, но не он принимал решения. «Помни: ты всего лишь курьер», – говорил Булганов, пытаясь унять боль.
Дима позвонил Кроллю и попросил подождать двадцать минут. Он принял холодный душ, заставляя самого себя стоять под ним, пока не исчезнут последние следы сна. Он обсох, оделся, выпил банку «Ред Булла». Завтрак подождет. Последний раз проверил чемодан. Деньги смотрелись хорошо: американские доллары, пять миллионов, купюра к купюре. Ценность дочек олигархов росла. Булганов хотел использовать фальшивки, но Дима настоял – без фокусов, иначе сделка не состоится. Небольшой прокол в человеческой удаче не заслуживает прекращения попыток остановить последующие. Он знал, что богатеи могут быть очень жадными – особенно старой закалки, «совковые». Но чеченцы установили свою цену. И когда по почте пришел ноготь, Булганов сдался.
Дима надел свое стеганое пальто. Без бронежилета – он не видел в нем смысла. Он только отягощает, а если бы тебя собирались убить, то целились бы в голову. Также никакого огнестрельного или холодного оружия. Доверие было главным в этом обмене.
Он вернул ключ-карту администратору и оплатил прошедшую ночь. Женщина за стойкой не улыбалась. Она взглянула на сумку.
«Далеко едете?»
«Надеюсь, что нет».
«Возвращайтесь при первой возможности», – сказала она без уверенности.

Все еще темная улица была пуста, если не считать глыбы залежавшегося снега. Ему нравилась Москва под свежим снегом: он сглаживал острые углы, скрывал грязь и мусор, а иногда и пьяниц. Но сейчас апрель, и замороженные остатки собирались на тротуарах в длинные извилистые нагромождения наподобие тех, что делают на окопах в военных училищах. Высокие серые здания исчезали в низких облаках. Возможно, зима пока еще не кончилась.
Потрепанная «БМВ» появилась в поле зрения, слабый свет фар отражался от наледи. Колеса немного проскользили перед тем, как окончательно остановиться перед ним. Похоже, что она была собрана из нескольких недобровольных доноров. Автомобильное чудовище Франкештейна.
Кролль усмехнулся. «Я подумал, она напомнит тебе о прошедшей молодости».
«Каким местом?»
Диме не нужны были никакие напоминания: любое мгновение и все прошлое смешивались – поэтому он делал все, чтобы не стоять на месте. Кролль вышел, открыл багажник и закинул сумку, пока Дима садился в машину. Салон провонял квашеной капустой и дымом от «Тройки». Вы не увидели бы Кролля с «Мальборо», он предпочитал те канцерогены, которые заключал в себе российский табак. Дима взглянул на распоротое заднее сидение: постельный комплект, немного коробок с фаст-фудом и АК – все необходимое для жизни.
Кролл скользнул внутрь, заметил выражение Диминого лица.
«Ты живешь в этом ящике?»
Кролль пожал плечами: «Она меня выкинула».
«Опять? Я думал, ты уже все понял».
«Мои предки жили в юртах: видишь, мы в чем-то продвинулись».
Дима сказал бы, что это кровь монгола-кочевника в жилах Кролля стала на пути его семейной жизни, но они оба знали, что это было что-то другое, груз от долгой жизни, впечатлений о многом, убийств многих. В спецназе они обучались быть готовыми ко всему – кроме нормальной жизни.
Он кивнул в сторону заднего сидения: «У Кати есть принципы, ты знаешь. Один взгляд сюда, и она может решить остаться с похитителями».
Он дернул рычаг коробки, и они двинулись, проплывая по талому снегу.

Катя Булганова была похищена средь бела дня из ее ярко-желтой «Мазерати», машины, на капоте которой с тем же успехом можно выбить «Мой отец богат! Иди и забери меня!» Телохранитель получил пулю в висок до того, как смог увидеть, что происходит. Один зевака сказал, что это была девчонка, размахивающая «Калашом». Другой описал двух людей в черном. Вот и все свидетели. Дима немного симпатизировал Кате и ее отцу. Но Булганову не нужна была симпатия, и он хотел не только возвращения дочери. Он хотел ее вернуть и отомстить: «Сообщение этим подонкам: никто меня не поимеет. И кто его лучше донесет, чем Дима Маяковский?»
Булганов тоже был в спецназе, в одном из поколений, которые хранили верность долгу вместо того, чтобы отделиться в лихие Ельцинские годы и урвать свой кусок. Дима не выносил их, но не так, как пришедших после серых, скучных недоуправленцев. Кущин, его последний начальник, говорил ему: «Дима, ты играл не в ту игру: надо было немного сдерживать себя».
Дима никогда себя не сдерживал. На его первом задании, в Париже в 81-ом как будущий агент разведки, он узнал, что начальник его резидентуры собирался сбежать в Британию. Дима взял на себя инициативу, и того человека нашли в Сене. Полиция сочла это самоубийством. Но инициатива не всегда поощрялась. Многие люди выше его по званию решили, что он сделал все чересчур хорошо и быстро, так же, как было на обучении иранских стражей революции. В Тебризе, около границы с Азербайджаном, два новобранца на его глазах изнасиловали дочь казахского гастарбайтера. Им было по семнадцать лет, а их жертва была на четыре года младше. Дима вытащил весь состав войск на разбирательства и заставил их стать достаточно близко, чтобы видеть лица ребят. По выстрелу в висок. После этого с дисциплиной в части стало значительно лучше. Потом в Афганистане, в последние месяцы вторжения, он стал свидетелем того, как русский солдат открыл огонь по машине с французскими санитарками. Без причины – под кайфом от местной дури. Дима всадил пулю в шею младшего сержанта, пока он продолжал стрелять. Пулевые следы искрились в воздухе, пока он падал.
Возможно, если бы он показал немного большую сдержанность, он бы как минимум остался в спецназе, в качестве награды за верную службу и жестокость осел бы на приличном посту, где мог использовать знание языков, не говоря уже о шансе вернуть немного человечности. Но неудача с Соломоном в 94-ом сыграла не в пользу Диминой репутации. Кто-то должен был ответить за все. Мог ли он ожидать это? На тот момент – нет. Оглядываясь назад – возможно. Единственное утешение – он бросил пить, а это было самым сложной миссией.

Улицы в этот час были почти пусты, как они были пусты целыми днями в его детстве. Из-за множества ввезенных внедорожников широкие московские проспекты потеряли свою грандиозность. Перед выездом на Крымский мост, где «Бьюик» налетел на побитую «Ладу», выстроилась колонна. Двери открыты, два человека орут друг на друга, один из них размахивает монтажкой. Милиции поблизости нет. Двое пьяных, шатаясь и прислонившись головами как сиамские близнецы, шли по тротуару, пар поднимался от них в замороженный воздух. Поравнявшись с «БМВ», они остановились и уставились на нее. Они были людьми из прошлого, возможно, не старше пятидесяти лет, но их лица были настолько испорчены алкоголем и плохим питанием, что они выглядели намного старше. Советские лица. Дима ощутил неприятное чувство родства, хотя они не были знакомы. Один что-то сказал, стекло заглушило голос, но Дима прочитал по губам: «Приезжие».
Кролл хлопнул его по плечу – светофор переключился.
«Итак, куда мы едем?»
Он сказал ему. Кролль хмыкнул.
«Мило. Местные продали оконные стекла, поэтому власти вставили вместо них фанеру».
«Капитализм. Каждый сам себе предприниматель».
Кролль сменил тему: «Факт: в Москве больше миллиардеров, чем в любом другом городе мира. Двадцать лет назад не было даже миллионеров».
«Ага, но, вероятно, не в этом районе».
Они проехали мимо ряда одинаковых хрущевок, памятников рая для пролетариата, сейчас заполненных наркоманами и умирающими.
«Надгробья на кладбище гигантов», – сказал Кролль.
«Полегче с поэзией, рановато для меня».
Они припарковались между «Волгой», стоящей вверх дном как перевернутый жук, и «Мерсом» с выгоревшим салоном. «БМВ» четко вписывалась.
Они вышли из машины. Кролль открыл багажник и полез внутрь. Дима отодвинул его.
«Аккуратней со спиной».
Он достал сумку из багажника и поставил на колесики.

«Большая сумка».
«Большие деньги».
Дима отдал Кроллю свой телефон. Кролль хлопнул себя по плечу, где крепилась кобура его «Багиры».
«Уверен, что хочешь идти голым?»
«Скорее всего, они меня обыщут. Кроме того, это их впечатлит».
«А, хочешь показаться крутым парнем. Почему не сказал?»
Они переглянулись, тем взглядом, который говорит, что он может быть последним. «Двадцать минут», – сказал Дима. – «Если дольше, вытаскивай меня».
Лифт не работал, двери были заблокированы в полузакрытом состоянии разломанной тележкой из магазина. Дима убрал ручку чемодана и поднял его. Лестница воняла мочей. Несмотря на время, здание было наполнено глухими звуками рэпа и семейных ссор. Если бы дошло до перестрелки, никто бы не услышал, всем наплевать. Мимо прошел парень не старше десяти лет с низкой переносицей и впалыми щеками, в чем Дима опознал утробный алкогольный синдром. Рукоять пистолета торчала из кармана его толстовки, на его неприкрытой белой руке был набит дракон. Мальчишка остановился, взглянул на сумку, потом на Диму, оценивая. Смотря на представителя постсоветской молодежи, Дима размышлял. Ему было интересно, хватит ли тому ума не доставать оружие. Парнишка, ничего не сделав, побрел дальше.
Металлическая дверь квартиры издала слабый звон, когда он постучал по ней. Ничего. Он постучал снова. В конце концов, она открылась на полметра, дав возможность выставить дула двух пистолетов, местный аналог коврика в прихожей. Он отошел так, чтобы они увидели чемодан. Оба лица за оружием были спрятаны в маски-чулки. Один человек отодвинулся, позволив ему войти. Квартира была во мгле, свечи на столе давали призрачный свет. Запах жареной еды и пота висел в горячем сухом воздухе.
Один из парней приставил пистолет к Диминому лбу, а второй, ниже ростом, обыскал, по ходу сжимая его гениталии. Дима еле сдержался, чтобы не врезать. Он отправил строгое указание своей ноге твердо стоять на полу, пока он собирал вокруг себя всю информацию, которую мог. Короткому, вероятно, под тридцать, он левша, трудно передвигается на левой грубо изогнутой ноге, возможно, из-за ранения живота или бедра. Пригодится. Другой, прямой и высокий, почти два метра, выглядел моложе и более подтянутым, но, будучи террористом, ел, что придется, и пренебрегал упражнениями. Их лица могли бы помочь, но работа научила его оценивать личность по движениям и языку тела. Маска была символом слабости – еще один важный момент. Легкое дрожание оружия дает ему понять: неопытность.

«Достаточно».
Голос, прозвучавший из темноты и сопровождаемый слабым раковым смешком, был неожиданно знакомым. Интерьер комнаты начал проясняться: пусто, если не считать низкий стол, заставленный свечами, с коробкой от пиццы на вынос, тремя пустыми банками «Балтики», парой старых автоматических пистолетов Стечкина и сменными обоймами. За столом стоял большой красный мягкий диван, который выглядел, как будто его принесли из дешевого борделя.
«Ты постарел, Дима».
Диван заскрипел, когда Вацаньев поднялся на ноги при помощи трости. Он был едва узнаваем. У него были седые истрепанные волосы, левая сторона лица изуродована не сходящими ожогами, ухо почти не видимо за блестящей, синеватой рубцовой тканью, ветвящейся до края рта. Он бросил трость и распахнул руки с бугристыми пальцами. Дима шагнул вперед, позволив обнять себя. Вацаньев поцеловал его в обе щеки и отстранился.
«Дай мне рассмотреть тебя», – он осклабился, половина верхних зубов отсутствовала.
«Хотя бы попробуй вести себя как террорист. Ты прямо как моя тетушка».
«Вижу, ты поседел местами».
«По крайней мере, все зубы и оба уха при мне».
Вацаньев снова усмехнулся и задрал голову, его черные глаза почти исчезали за мешками. Дима видел людей во всех стадиях между жизнью и смертью. Вацаньев был ближе к последней. Он глубоко вздохнул, и на миг они снова стали товарищами, дружными гражданами СССР, братьями по оружию в борьбе за правое дело.
«История не была добра к нам, Дима. Выпьем за старые добрые времена?» – он театрально махнул в сторону полупустой бутылки на столе.
«Я завязал».
«Предатель».

Дима посмотрел направо и увидел два женских трупа, наполовину закрытых ковром. Чрезмерный, кукольный макияж был виден у той, что еще имела подобие лица.
«Кто они?»
«Прошлые жильцы. Задолжали».
Они вернулись в настоящее. Вацаньев отошел, давая рассмотреть связанную на диване.
«Позволь представить нашего гостя».
Вид Кати сложно было связать с теми гламурными снимками, которые показывали Диме. Ее испачканная толстовка с капюшоном почти скрывала прыщавое лицо, веки опухли от слез и истощения. Рваный бинт на ее левом указательном пальце был серым, с бурым пятном. Ее пустые глаза встретились с Димиными, и он ощутил незнакомое чувство сильного сострадания.
«Она выдержит? Я не понесу ее по той лестнице».
Вацаньев взглянул на нее: «Она ходит и говорит, и теперь, возможно, знает немного больше о жизни других».
Катин взгляд остановился на Диме, затем она медленно перенесла его на дверной проем слева от нее и обратно на него. Он отметил для себя, что надо поблагодарить ее потом – если это «потом» будет. Он указал на чемодан. Он хотел, чтобы они начали считать как можно скорее.
«Ты становишься слишком жадным для своего возраста, Вацаньев. Или это твоя пенсия?»
Вацаньев посмотрел на деньги и задумчиво кивнул: «Ты и я, Дима, не уйдем на пенсию. Почему еще ты здесь, в этой забытой богом дыре в такой недобрый час?»
Они посмотрел друг на друга, и на секунду годы, разделявшие их, стерлись. Вацаньев подался вперед, прижимаясь к его плечу.
«Дима, Дима! Нужно идти в ногу со временем. Забудь прошлое, также забудь и настоящее. Грядущее меняет все. Поверь».
Он издал лающий кашель, обнажив десны, в которых когда-то были зубы. «Мы в том состоянии, что американцы называют Концом света – но не в том смысле, что они думают. Бога здесь не будет, это точно. Три буквы: М – Л – У. Пора совершенствовать знание фарси, друг мой».
Они служили вместе в Иране во время войны в Ираке, товарищи и соперники. Дима должен был организовать освобождение Вацаньева из рук иракцев, но не смог это сделать до того, как они поставили клеймо у него на спине и вырвали все ногти.

Они поддерживали отношения даже после развала Советской империи, но Вацаньев ушел в подполье после сдачи Грозного русским. Теперь они встретились в квартире мертвых проституток, наемник и террорист – две популярные профессии.
Дима неожиданно развернулся. Маски вскочили. Он наклонился, расстегнул чемодан и жестом торговца с черного рынка, представляющего награбленное, откинул верх, демонстрируя аккуратно сложенные доллары. Булганов хотел получить их обратно, но это уже было задачей Кролля. Маски уставились с интересом. Хорошо, лишняя демонстрация наивности. Вацаньев даже не потрудился посмотреть.
«Считать не будешь?»
Он выглядел возмущенным. «Думаешь, я не доверяю своему старому товарищу?»
«Это деньги Булганова, а не мои. На твоем месте я бы каждую купюру проверил – с обеих сторон».
Вацаньев улыбнулся шутке и кивнул своим ребятам, которые присели и со страстью начали разбирать туго стянутые пачки. Атмосфера в комнате немного смягчилась. Дима заметил темное пятно, расходящееся из-под ковра, накинутого на проституток.
Низкий чеченец убрал пистолет в кобуру, а другой положил свой на пол у левого колена. До них меньше двух метров. Дима хотел узнать, что или кто был в другой комнате, но нельзя было больше ждать.
«Мне нужно отлить. Где туалет?»
Дима прыгнул вперед, попытавшись перевернуть стол на бок. Он рухнул на молодого головореза, который сложился вдвое как книга. Упав, Дима дернулся за пистолетом, лежащим на полу, обеими руками, нащупал курок одной и передернул затвор другой, и, не поднимая его, выстрелил в высокого, ранив его в бедро. Парень отскочил назад, дав Диме лучший обзор. Его нос был разбит до мяса. Все еще удерживая пистолет, Дима выстрелил в пах парня, лежащего под ним, ощутив, как тот расслабился после вспышки. Не медля, Дима перекатился через открытый чемодан с деньгами к углу, противоположному открытой двери. Оглянувшись, заметил пустой диван. Вацаньев перегнулся через перевернутый стол, пытаясь достать одну из пушек своей тростью. Дима потерял секунду – остатки впечатанного родства помешали ему сделать выстрел. Он опомнился и всадил пулю в плечо Вацаньеву.

Катю нигде не было видно. Она должна была убежать в другую комнату. Нашла ли она там укрытие или ее поймали? Больше ждать не стоило. Она появилась в дверном проеме с откинутой головой, ее лицо скривилось в приступе страха. Прямо за ней было еще одно полузакрытое лицо, еще моложе. Но возникло даже вопроса, кто это был: такие же черные глаза, как у ее отца, только на лице изящной фарфоровой куклы. Дима сделал быстрый расчет: дочери Вацаньева Нише, единственному ребенку от его последней жены, должно быть шестнадцать. У Нишы был выбор сбежать в Америку с матерью, и она могла в ближайшее время заканчивать Гарвард. Вместо этого она была здесь, втянутой в отчаянную борьбу своего отца. Он взглянул на Вацаньева – глаза открыты, наблюдает за дочерью по другую сторону денег, которые он никогда бы не потратил.
Дима остановил взгляд на глазах Нишы. Она пряталась за Катей, крепко держа свою жертву за волосы одной рукой, другой приставила кухонный нож к шее. Прошло полсекунды. Дима уже был в такой ситуации. Цели были моложе Нишы. Восьмилетний пацан в северном Афганистане, который орудовал «Калашом», как будто тот прирос к его руке, и девчонка – обученный снайпер, посланный убить своего собственного отца-информатора. На крыше горящего здания, где он зажал ее, он сделал последнюю попытку перевербовать ее. Но она ясно дала понять, что сама идея вызывает у нее отвращение, и настояла на неравном бою.
Еще полсекунды. Здесь не было ни вариантов, ни секундных размышлений, ни возможности договориться. Когда-то ее отец был ему как брат; однажды, когда Ниша была ребенком, Дима даже держал ее на руках. Максимум, на что она могла рассчитывать, это то, что его цель будет другой, что его пуля заденет Катю, и все они станут беглецами.
Дима поднял руку. На это потребовалось неимоверное усилие, как будто силовое поле Земли мешало этому. Ниша стояла немного левее Кати, лицо полузакрыто жертвой. Дима выстрелил с упреждением, предугадав, что Ниша метнется за живой щит, затем выстрелил еще раз по правую сторону от Кати, поймав Нишу на противоходе. Катя упала вперед, как только Ниша отпустила ее и скрылась в темноте. Он выстрелил вдогонку, затем, перешагнув через обломки и трупы, поднял Катю на руки.

Во внезапно возникшей тишине он смог услышать частое дыхание одного из чеченцев. Дима повернулся, намереваясь пристрелить его, и услышал чье-то сопение. Он поднял глаза точно в момент, когда дверь в квартиру взорвалась. Три ствола АК и, совсем рядом, три фигуры: лица бессмысленно разрисованы, шлемы и бронежилеты свежие и не проверенные боем. Группа собственной безопасности спецназа, знаменитая своей неуместностью. Пытаясь оценить ситуацию, возникшую перед ними, они застыли. Секунду никто не говорил.
«Он там», - сказал Дима, указывая на Вацаньева, не спуская глаз с человека. Он слышал, как Вацаньев старательно пытался встать, его хриплый шепот: «Дима, Дима, не дай им забрать меня».
Один из спецназовцев шагнул вперед, опуская оружие. «Дмитрий Маяковский, Вы должны пойти с нами».
«Кто приказал?»
«Директор Палев».
«Я под арестом?»
«Нет, для Вас есть работа».
«Можно сделать это позже? Я немного занят».
За ними, в дверном проеме появился Кролль.
«Извини, не смог предупредить тебя. Мне забрать вещи?»
При слове «вещи» один из спецназовцев посмотрел на деньги. Он толкнул локтем своего приятеля, который посчитал Катю частью комплекта, обдумывая, стоит ли бросить свою приличную постоянную работу ради полного чемодана долларов, и дав Диме достаточно времени, чтобы приставить пушку к его яйцам.
Дима оглянулся на Вацаньева и кивнул один раз. Отвел взгляд назад и сказал: «Один момент». Затем посмотрел еще раз на своего старого товарища и всадил пулю ему в голову.